Муха - внучка резидента [= Муха и сверкающий рыцарь ] - Евгений Некрасов

Маша пошла на кухню. «Укропольский егерь» скакал сзади, горячо бубня ей то в правое, то в левое ухо:

Маш, а борщ ты можешь? Борща хочется. Маш, только ты не пугайся, у нас посуда не помыта.

Посуду сам вымоешь, — отрезала она. — Найди мне передник и тряпки.

Плита была загажена убежавшим молоком и какой-то обгорелой до неузнаваемости кашей. К мойке невозможно подступиться. Грязная посуда лежала горами. Маша велела Петьке переложить ее в таз и мыть по две-три тарелки. А то бы он устроил потоп.

Когда, говоришь, родители вернутся? — спросила она. От этого зависел выбор кастрюли для борща.

Обещали в понедельник. — Петька с физиономией мученика перекладывал в таз грязные тарелки.

А Витька когда уезжает?

Тоже в понедельник.

Маша взяла пятилитровую кастрюлю — на два дня им хватит — и стала обследовать холодильник.

Мяса у братьев не оказалось. Ничего, можно сварить и пустой борщ. Маша соломкой нарезала свеклу, поставила кастрюлю на огонь и стала чистить картошку. Свекла варится дольше всего, за ней добавим картошку. А капусту — в последнюю очередь. Зелень есть, хорошо, а чеснока и помидоров нет. Без них пустой борщ вообще не борщ, а капустная водичка.

Петька утащил таз с посудой в ванную. Человеческий способ мытья посуды показался ему чересчур медленным, и он изобрел свой. Напустил в ванну воды, высыпал полпачки стирального порошка и пустил посуду в плавание.

— У вас чеснок есть? — зашла к нему Маша.

— Должен быть, — с большим сомнением сказал Петька, шуруя в ванне красными распаренными руками. За десять минут он ухитрился не разбить ни одной тарелки. Это можно было считать его личным рекордом. — Маш, откуда мне знать, что у нас есть? Что найдешь, все твое.

Маша стала шарить по кухонным полкам и нашла трехлитровую банку заправки. Рецепт простой: головка чеснока на большой помидор, провернуть через мясорубку и крепко посолить. В Укрополе такую заправку добавляют буквально во все, кроме сладкого, или просто едят с хлебом.

Банка была почему-то закатана жестяной крышкой. Это лишнее. В чесноке и так все микробы дохнут. Похоже, мама братьев Соловьевых просто спасала заправку от Петьки с Витькой.

Маша уже извела кучу продуктов, а без чеснока и помидоров борща не получилось бы. Его можно было не пробуя выливать в помойку. Так что заправку пришлось открыть.

От первой же добавленной в борщ ложки по кухне разлились дивные ароматы. Совсем другое дело! А то пахло какими-то носками. Еще ложечку…

— ТЫ ЧЕ ДЕЛАЕШЬ, ЯКОРЕМ ТЯ?! — В дверях стоял босой встрепанный Витька в тельняшке поверх брюк.

Спал где-то.

Запотевшая от пара тяжелая банка выскользнула из рук, упала и взорвалась с глухим звуком.

— Лахудра безмозглая! М-мочалка! — взревел старший брат Соловьев.

И вдруг осекся. Челюсть будущего матроса отвалилась, как чужая.

Маша боялась взглянуть на разбитую банку. А когда взглянула, то, наверное, лицо у нее стало не умнее, чем у Витьки. В растекающейся по полу чесночно-помидорной каше блестели золотые монеты!

— Якорем тя! — пришел в себя Витька. — Занавеску закрой. Кому говорят!

Маша послушно кинулась к окну. Посторонним совсем необязательно видеть золото в банке домашних консервов. Слухи в Укрополе разносятся со скоростью лесного пожара, а преступники не глухие…

За окном уныло мок под дождем город, в котором ничего не случается. Она задернула занавеску и обернулась к Витьке.

Присев на корточки у разбитой банки, старший брат Соловьев поднял из лужи и отряхнул что-то вроде скелетика из толстой алюминиевой проволоки. В загнутых лапках скелетик держал столбик монет, обернутый прозрачной пленкой. Ясно: без такой держалки монеты в банке упали бы на дно, их сразу было бы видно.

Фигли пялишься? Мои деньги, где хочу, там и прячу, — сипло сказал Витька, вырывая у скелетика сокровище. Пленка разорвалась, монеты покатились по полу. Витька собирал их по одной, торопливо, как петух клюет.

Твои?! — не поверила Маша.

А то чьи же!

Конечно, Витька врал. На его стипендию матроса-ученика такие монеты не купишь. Теперь Маша разглядела, что золотых среди них немного, но все монеты были на вид старинные, дорогие. Чаще всего попадались темно-коричневые — серебро, наверное, оно темнеет от старости. А еще — красноватые с прозеленью, это медь.

Витька запустил пальцы в помидорную гущу. Там тоже хватало монет — видно, скелетик не удержал их, когда банка разбилась.

— Криволапая ты, Незнамова, — вдруг заявил Витька. — Не знаю, что с тобой делать. Новую банку заправки я с тебя стребую, это железно. А за беспокойство? Приперлась, разбудила, пол загадила…

Маша вспомнила, как он бил ее в детстве. До синяков. Иногда ни за что, для своего удовольствия, а потом уж — ради справедливости, за то, что пожаловалась.

— …С пола ты уберешь, — Витька быстро входил в роль законного хозяина монет. — Жрачку нам варишь — это яодобряю. Но одной жрачки мало, якорем тя!

Он высыпал испачканные заправкой монеты в дуршлаг и стал промывать их водой, катая по дну. Монеты бренчали, перемешивались — пестрые, разные. Мелькнула одна с неровными краями, другая с квадратной дырочкой. Маша сообразила, что двух одинаковых нет. Это коллекция. А раз коллекция, то наверняка из ограбленного музея!

Стоило Маше об этом подумать, как в голове у нее выстроилась цепочка: ящик с золотым сервизом на дне моря у Черной Скалы. А вдруг там поблизости был другой ящик, с монетами?

Солнечный зайчик от бинокля преступника. Дед говорил, что сначала зайчик блестел где-то у тарного завода.

Найденная Петькой на острове итальянская маска.

Коренастая фигура в балахоне, ушедшая за стену дождя опять же к тарному заводу. Но там, на пустыре, не только завод. Там еще Макарихин дом. Тот самый дом, где поселился огородник Триантафилиди (уже после ограбления!). Тот дом, где Петька примерял такую же (или все-таки ту же?) итальянскую маску.

Наконец, необъяснимая симпатия огородника к отморозку Витьке. В гости зазвал, помидор показал. У него, понимаешь, знакомые в Сочи, а Витька там учится, вот и захватил бы для них подарочек от старины Триантафилиди. Например, банку с заправкой…

Триантафилиди! — громко сказала Маша, глядя в глаза старшему брату Соловьеву. Наглые были глаза и хищные. Как у Барса.

Откуда знаешь? — вскинулся Витька.

Да уж знаю.

Витька отвернулся и стал рассовывать мокрые монеты по карманам.

Они музейные, — сказала Маша. — Придется отдать.

Щас, только шнурки поглажу! — Отбросив пустой дуршлаг, Витька схватил Машу за подбородок воняющими чесноком пальцами. — Ты ничего не видела, Незнамова. Тебя здесь вообще нет! А проболтаешься — на куски порву.